Творчество Эдуарда Скобелева против ремесла Николая Чергинца

Эдуард Скобелев был удивительной, многогранной личностью. Мне повезло с ним близко познакомиться, и хотя я встречался несколько раз, впечатление о нем составил довольно полное. Несмотря на внешнюю суровость, Эдуард Мартинович был очень добрым человеком. Сейчас у меня нет цели подробно рассказывать об этом человеке, талантливом писателе. Возможно, когда-то обращусь к этой теме. А рассказать есть о чем, ведь психика Скобелева вмещала в себя многое несовместимое, что закономерно для высокоразвитых людей.

Периодически обращаюсь к книге Э.Скобелева «Рассказы разных лет», Минск, «Мастацкая літаратура», 2004. Сейчас под впечатлением короткого рассказа «Скольжение в вечность». Опубликую его полностью. Эта миниатюра достаточно психологична. Автор не ушел и от философии. Прочтите, уважаемые читатели, и сделайте свое заключение. По-моему – это высокое творчество.

В этой связи вспомнил заключение комиссии литинститута о том, что книжки Чергинца «Операция «Кровь» и «Сыновья» не совсем комильфо для школы. Они рассчитаны на взрослую аудиторию, а их «тексты не обладают высокой степенью художественности». Наверное, я единственный критик, который волею судьбы наиболее полно изучил псевдотворчество Н.Чергинца. Могу сделать вполне ответственное заключение: практически все книги этого автора, у которого все же есть своя «тощая» аудитория непривередливых читателей, относятся к чтиву. Потому творчеством там и не пахнет – исключительное ремесло. Причем, немало поделок невысокого уровня. О художественности не приходится говорить. А откуда ей взяться? 

Н.Чергинец                        Э.Скобелев

Н.Чергинец откровенничал о том, что он очень плохо учился в школе. Фактически (де-факто), его образование – 7 классов. Вспоминаю и то, что у Кольки было сильное отклонение нормативных рамок в сроках речевого развития. По сути – задержка речи почти на два года: он начал говорить ближе к пяти годам. Не потому ли творческое мышление просто недоступно «мастеру сыска и художнику слова»? Наверное, вполне закономерно, что из-под его пера выходило немало литературных кирпичей.   

Если эти мои выводы прочтут те, кто читал Скобелева и Чергинца, хоть отдельные произведения, уверен, что они со мной согласятся.

Александр Новиков (#алесьновікаў)   

***

Скольжение в вечность

Эдуард Скобелев

Бывает же такое – ничто не болит, не беспокоит, не томит дурное предчувствие, не подстегивают неотложные дела – бывает же такое. Легкость и радость на душе – взял бы да и полетел, как птица, над великой землей, высоко-высоко, вровень с журавлями или еще выше, чтобы дальше окинуть взором затихающие просторы.

Лиловое море сливается с небом, горизонта нет, он только угадывается в легкой, но уже непрозрачной дымке. И на фоне облаков, чуть выше их, висит крупная оранжевая луна.

Луна при свете догорающего дня притягательна для взора, таинственное и роковое струит она. И чудится, будто и не луна это, – лицо скорбящей женщины: два глаза и долгий нос, искривленные губы.

Глупо, глупо скорбеть в такой волшебный вечер, непростительно, непостижимо, напрасно. Ведь все, что ни есть и что ни свершается естественно в мире, не подсудно и прекрасно. Все, кроме подлости и насилия. Даже смерть прекрасна, потому что счастье жить нельзя пить до бесконечности, его много, слишком много, и если вдохнуть полной грудью, то незачем больше и дышать, – воплотишься в единое, нераздельное со всем остальным, что вспыхивает и гаснет, всякий раз новое, непохожее на все, что было прежде.

Разве повторяется день? Разве повторяется закат? Разве повторяется настроение и это волнующее, распирающее грудь желание – лететь над сизыми скалами, над ущельем, из которого выползают причудливые клубы тумана и стоят, как парализованные, осознавая свое ничтожество и свою неуместность.

Горы и море, и серебряная россыпь цикадного пенья, и акации, и легкие, налитые светом тучки, и ливанский кедр с крупными, светлыми свечами шишек, и запахи сухих и жестких, но живых трав – все это создано для блаженства и наполнения сердца. Какая щедрость и какая свобода!

Лететь, лететь – надо лететь. Расправить плечи, вдохнуть поглубже и руками – мах, мах. В теле нет веса, тело невесомо и бесплотно, в нем трепет ветра, расчесанного на тонкие струи сосновыми иглами столетней рощи.

Руками – мах, мах. Вдали – пароход, движется еле-еле, как призрак, и влажные огоньки мигают – зовут в иные края, населенные чарующими звуками и прекрасными людьми.

Незримое присутствие добрых людей повсюду. Даже безмолвие здесь, на высоте, напоминает о человеке. Убери человека, и опустеют и скалы, и воды, и темные леса, опустеют и наполнятся печалью дикости и одиночества. Нет, не интересно, страшно жить в пространстве, лишенном человека. Может, оттого и скорбит круглолицая луна, что одинока и лишена человеческого смысла. Прилетели аргонавты и улетели, а красота, лишенная зеркала, потеряла себя навек...

Руками – мах, мах, и летишь. Может, действительно, волшебство, а может, никакое не волшебство, а долг, веление, предначертанный путь. Так нужно – лететь, не чувствуя ни масштабов, ни расстояний. Как добрая мысль, что всегда в полете...

Замигала звезда у кривого хребта Аю-Дага, загорелась и светит все ярче, и вдруг начинает двигаться навстречу, скользит по густо-голубому с мягким зеленым оттенком небу.

Нет, не чудо это, не волшебство. Так надо, чтобы летели звезды, чтобы парили они, люди-звезды.

Люди уходят незримо, будто время, и остается мудрость, – уснувшие часы в причудливых деревянных футлярах, населенных бронзовыми колесиками и гномами. Разве по силам нам заставить двигаться уставшие механизмы, разве по силам вспомнить об их вдохновенных мастерах? Нет, никогда уже не станут танцевать крошечные старички в шутовских колпачках, никогда не завертятся знаки зодиака. Часы остановились, но время идет. И что толку, когда идут все часы, но стоит время? Ведь и такое случается...

Руками – мах, мах. И – вслед за летящей звездою, рассекая разреженный воздух. Радость – вот что надо оставить. Радость – в мудрости, а мудрость – в словах и в камне, в домах и каналах, в виноградниках и стадах шелковистых овец. В музыке тоже, но ее мало, ее задавили звуки безумия и суеты...

Если бы каждый день, каждый час являлось вдохновение, жизнь длилась бы тысячелетие. Жизнь – всегда длиннее у тех, кто полон вдохновения. Даже самая короткая жизнь вдохновенных, скользящих по небосклону над сгустившимся мраком, длиннее самого длинного века лишенных силы подняться в зыбкий эфир.

Руками – мах, мах, и – свобода. Не минуй ничего, кроме зла. Не обойди желанием ничего, кроме цепей, стягивающих крылья. И помни: тебя возносит в небо только Правда, собранная пыльцой со всех глаз, полных надежды...

Бывает же такое – ничто не болит, ничто не беспокоит, кроме самого главного. Оно же всегда в тебе – до последнего вздоха...