Похоже, я совсем не случайно раскрыл тщательно оберегаемую тайну одиозного Н.Чергинца…
Сплошную ложь трудно разоблачать, поскольку многие не знают, что автор способен врать, как дышит, и картина кажется правдоподобной. Тем более, если тема щепетильная: война и страдания людей. Можно вспомнить вранье С.Алексиевич о ВОВ. По этой же причине – фантазий, высокохудожественные литературные произведения, например, «Тихий дон», «Поднятая целина», «Война и мир», «Капитанская дочка», да и исторические, подобные «Цусиме», «Слову о полку Игореве», воспринимаются реальными.
В начале было...
Чем больше погружаюсь в выдумки и фантазии, тщательно изучая текст первой части повести А.Аврутина «Колька с улицы Цнянской» из книжки о Н.Чергинце «ЛИЧНОСТЬ. ВРЕМЯ. СУДЬБА. Повести жизни, воспоминания, интервью» (серия ЖЗЛБ), тем сложнее переваривать явное и скрытое вранье, изложенное в ней. Считаю, что этот фолиант по многим причинам должен быть изъят из библиотек. Нельзя выдавать фантазии, бахвальство и откровенную ложь за реальную жизнь индивида и вводить в заблуждение хоть и немногочисленных читателей.
Шаг за шагом изучаю детали, и процесс превращается в детективную историю. Привожу цитаты, необходимые для анализа.
|
Только когда упряжка поползла по минским улицам, в бессчетный раз одолевали немецкие кордоны. Елена Петровна позволила себе впервые вслух заговорить о том, о чем молчала все это время:
– Ох, ребятки, как там наша маленькая? На батю да Зинку с Женькой оставили… Разве ж кто думал, что война начнется, что столько отсутствовать будем… – Хочу к батьке, – неожиданно шмыгнул носом Колька. – К ба-тьке… – запинаясь подхватил только учившийся говорить Валерик… – Ладно вам, – прикрикнула на детей Елена Петровна. – Вам только дай повод! Еще не известно, где папка-то наш, цел ли дом, а вы уже нюни распустили. Доехали, и слава богу, теперь будем учиться жить по-новому. *** Магическим образом Чергинцы встречают Марию, с которой Елена Петровна жила в родной деревне Узборье под Минском. Мария: – Господи, чего ж я стрекочу? Ты же, наверно, своих ищешь! На Комаровку езжай, никого больше не слушай. Женьку твою на днях видела. На Цнянской, 45 они обосновались в брошенном доме… И маленькая жива. – А Иван? – чувствуя, как подкашиваются ноги и замирает дыхание, не спросила, а полушепотом выдохнула Елена Петровна. – Про Ивана всякое болтают, – зашептала соседка. Говорят, в первый же день войны ушел в армию, да тут же в плен попал… Бежал. Поймали. Опять бежал. Вроде до фронта добрался, воюет. Больше ничего не знаю. <…> Сани еще только подъезжали к заброшенному дому, а оттуда уже опрометью выскочили семнадцатилетняя Женя и пятнадцатилетняя Зинка. Обе худющие, бледные, но со светящимися от радости глазами:
– А мы уже думали, вы на Украине совсем застряли. Или того хуже, по дороге что случилось… <…> Месяца через два (май 1945г. – А.Н.), когда уже отгремел салют Победы, та же картина повторилась почти точь-в-точь. – Мама, – только и успел позвать Колька, когда из дверного проема в дом шагнули костыли. Только на сей раз вошедший был не в шинели, а со скаткой через плечо. Одной ноги не было видно вовсе, на вторую, перебитую в бою, он ступал лишь повиснув всем телом на костылях. – Батя, батя пришел… <…> На работу отец устроился быстро, раздобыв себе деревянный скрипучий протез с темными кожаными застежками. Пошел на стройку. Там тут же сообразили, что фронтовик, да еще с довоенным опытом профессионального строителя, для восстановления города настоящая находка. |
Индукция
Итак, обращаю внимание на мелочи, которые даже в само́м повествовании противоречивы или вызывают удивление.
Уже в Минске Елена Петровна вспоминает – «как там наша маленькая?». Далее она говорит о том, что не известно, цел ли дом и где папка. Вот и Зинка с Женькой при встрече восклицают: «мы уже думали, вы на Украине совсем застряли». Из этого однозначно следует, что после отъезда из Минска в середине июня 1941 года Елена Петровна не связывалась никаким способом с Иваном и детьми. Оно и понятно: фронт активно продвигался, шли бои, была нарушена работа всех служб, с помощью которых люди раньше общались. Но как объяснить следующую, похоже, Женькину реплику: «думали, по дороге что случилось»? Откуда она знала, что мать с детьми выехала в Минск? Вопрос этот не праздный.
Матрица реальности
А теперь к основному, что поразило меня и заставило задуматься о многом. Речь о Иване Платоновиче, отце Кольки, батьке, как они его называют, а в изображении Аврутина – папке.
Сначала о слухах, которые пересказала Мария, односельчанка Ленки. Цитату необходимо повторить.
"– Про Ивана всякое болтают, – зашептала соседка. Говорят, в первый же день войны ушел в армию, да тут же в плен попал… Бежал. Поймали. Опять бежал. Вроде до фронта добрался, воюет. Больше ничего не знаю".
Какие же сведения изложила Мария? Иван был призван в армию в первый же день войны. Затем плен-бежал-плен-опять бежал (мне напомнило – «украл-выпил – в тюрьму, украл-выпил – в тюрьму»). Добрался до фронта и воюет.
Конечно, если все это воспринимать как боевик, то все гармонично и прицепиться к фантазии автора повести (с подачи Чергинца) невозможно. Но ведь у Ивана не было мобильника, и он не мог сообщать Марии или другим в Минске, что с ним приключается. Никто не мог знать так быстро подробностей, которые сообщила односельчанка Елены Петровны, тогда – Ленки. Интересно также, как и на чем Иван Платонович поспевал за быстро отодвигающимся фронтом?
Вообще, фантазии Чергинца и аврутинское писание мне напоминают кадры из военных фильмов советского периода. Я с трепетом пересмотрел, как и другие люди моего возраста, немало тех фильмов. Постараюсь собрать побольше цитат, но достаточно и этих: «Еще не известно, где папка-то наш», «Не уберегла я ее, Ваня, не уберегла (в отношении младшей дочери – А.Н.), – запричитала мать. Иван Платонович тяжело опустился на колченогий табурет, машинально отодвинул лежавшую на столе ложку и долго молчал, уставившись в одну точку».
Обращение к реальности
А теперь проводим любой рукой перед глазами, смотрим по сторонам, делаем глубокий вдох, резкий выдох и обращаемся к реальности, уходя от чергинцовско-аврутинских фантазий и суггестий (внушений). То, что я сейчас поведаю, уважаемые читатели, поразит вас, как поразило меня.
***
Что-то толкнуло обратиться к архиву ЦАМО. И вот – бинго! По запросу «Чергинец Иван Платонович» нашел следующее.
|
Наградной лист Чергинец Иван Платонович, красноармеец, стрелок 2 стрелковой роты Стрелкового полка 173 стрелковой Дивизии Армии Западного Белорусского фронта, ныне инвалид. Не работает. Представляется к награждению орденом «Отечественная война» 2 степени. 1901 г.р., украинец, беспартийный. Участие…: 1315 полк 173 Оршанской стрелковой дивизии, 33 Армия, 3 Белорусский фронт, 8.7.44г. по 2.8.44 года. Тяжелое ранение 2.08.1944г. В Красной Армии с 1921г. по 1925 г., с 8.7.1944г. по 2.8.44 года. Призван Ворошиловским РВК гор. Минска. Ранее на награждался. Красноармеец Чергинец, будучи стрелком… принимал активное участие в боях против немецких захватчиков с 8.7.44 года по 2.8.1944 года и в бою под гор. Сувалки, Восточная Пруссия, был тяжело ранен, в результате чего правая нога ампутирована. В настоящее время инвалид 2г., не работает. За активное участие на фронтах Отечественной войны и полученное тяжелое ранение достоин награждения орденом «Отечественная война» 2 степени. Ворошиловский Райвоенком Капитан а/о Минков 19 июня 1945г. |
Думаю, у тебя, мой уважаемый внимательный читатель, возникли те же вопросы, что и у меня.
Получается, что отец Кольки никуда из Минска в начале войны не девался. Тогда возникает (а не «встает», как говорит Чергинец) вопрос – где он скрывался все время до освобождения города? Массу других вопросов пока не стану озвучивать.
Интересно, знал ли Николай Чергинец об этой информации из ЦАМО? Врет ли он об отце или не владел реальными сведениями? Или знал, но скрывал?
Конечно, и Елена Петровна, и Иван Платонович хватили горя. Прекрасно представляю всё, поскольку слышал рассказы о войне от своих родственников и их друзей, которые жили в то ужасное время. Вообще, всё время в СССР было ужасное. За редкими проблесками.
Еще меня интересует – каким образом выживали Чергинцы в войну? Ведь нет никаких сведений о том, что кто-то из них работал. Елена Петровна не могла – у нее было множество детей. Мужа как бы не было…
Так же интересно следующее. По-Чергинцу «на работу отец устроился быстро». Однако на момент подписания представления на орден – 19 июня – Иван Платонович не работал.
Будет еще достаточно увлекательное продолжение, поскольку улица Цнянская во время войны имела очень дурную славу…
---
P.S.: Кажется, что мои изыскания в области мимуаров Н.Чергинца будут интересны замечательному писателю-исследователю Михаилу Лучицкому.
Александр Новиков (#алесьновікаў)
Комментариев нет:
Отправить комментарий